«Хатыни» Сморгонщины – раны памяти

День скорби – 4 июля

Своё детство Леон Радюш из Нестанишек вспоминает с радостью: «Играли в пикара, деревянными палками гоняли качулку (деревянное кольцо наподобие шайбы). Даже танцы организовывали: приходил старый гармонист Гедройть из Буяков, брал в руки шапку, делал вид, что он на ней играет, как на гармони, и пел, а мы, дети, танцевали».

До войны Леон окончил два класса школы. У родителей было большое хозяйство: лошадь, две коровы, овечки, свиньи… Своя земля – 12 с половиной гектаров (лес, пастбище, сенокос). С семи лет мальчик помогал родителям по хозяйству. Война такой уклад жизни поменяла. Правда, не сразу.

- Впервые немцы в нашей деревне появились в 1941 году, - вспоминает Леон Станиславович, - что-то говорили на своём языке, детвору угощали конфетами. Немецкие «гости» пробыли в Нестанишках недолго, буквально пару ночей переночевали в гумнах и ушли.

А вот более позднее событие, которое произошло в Нестанишках 4 июля 1944 года, мой собеседник помнит до мелочей. В это день немцы жгли деревню. Первые бомбы на Нестанишки стали падать утром, в 10.40. Бомбили деревню три самолёта. Говорят, что местные жители насчитали 24 сброшенные бомбы (одна два года лежала в деревне, пока не приехали специалисты и не обезвредили её).

Никто не знал, что Нестанишки будут бомбить. Все мужчины нашей деревни и соседней - Римшиненты - в это время были заняты на восстановлении моста через Вилию. Это рядом с Нестанишками. Те, кто был в самой деревне, увидев самолеты, стали убегать.

Пострадало в Нестанишках три человека. Владимира Бублевича, который был старше меня на два года, осколком ранило в колено. Две недели он пролежал в подвале, корчась и крича от боли. Развилась гангрена, на месте раны появились черви… Спасти Володю не удалось, спустя две недели он умер.

Пострадала и девушка Стася Лобач. Она получила сильные ожоги. В некоторых местах тело было прожжено до кости. Примерно полгода она пролежала дома (больниц тогда не было), так и не оправилась. Умерла.

А взрослому мужчине Брониславу Лобачу осколок попал в топор, который он в руке держал. Топорище – вдребезги и палец на руке оторвало.

В Нестанишках сгорело 36 домов, а 13 – уцелело, между этими домами был небольшой промежуток, огонь не перекинулся дальше.

Наш дом сгорел. Все постройки, всё хозяйство. Удалось спасти только шуфлядку из шкафа, но в ней ничего «людского» не было. Старые, «давнейшие» (николаевские) деньги, они негодные были, их никуда не принимали.

- Зачем тогда спасали эту шуфлядку? – не сдерживаюсь от вопроса.

- Вот в непонятном порыве схватили. Конечно, если бы заранее знали, что сожгут дом, хватали бы одежду, постель, еду…

Семья наша по меркам тех времен была небольшая: отец, мать, сын и дочка. А были и большие семейства. Пока было тепло те, кто потерял свои дома, стали обживаться в землянках. Мы тоже до зимы так прожили. Но пошли дожди, в землянках стала собираться вода, солома, которую подстилали, - плавать на поверхности. У нас завелись вши, чуть не позаедали. Потом напала короста…

Люди стали проситься в дома, которые огонь обошёл. Никто из хозяевв и слова плохого не позволил сказать погорельцам. В хатах селились по три семьи. Леон Станиславович вспоминает, что их семья жила в курной хате, где не было даже дымохода. Когда начинали топить дровами, весь дым шёл в помещение.

Весной люди стали строить себе новые жилища – из соломы, из еловой коры. В них жили до морозов. У кого были силы, те начали дома возводить. У Радюшей такой возможности тогда не было.    

Война сильно подорвала здоровье отца, у него открылась прободная язва. Мать заболела малярией, временами её сильно трясло, бросало то в жар, то в холод. Мама выздоровела, а болезнь отца перешла в онкологию, спустя семь лет он умер.

Леону рано пришлось повзрослеть. В 13 лет юноша выполнял всю мужскую работу: пахал, сеял из лубки, серпом жал, цепом молотил… Послевоенные годы были не менее тяжелые, 1945-1946 годы «обозначились» проливными дождями, всё, что выросло на поле, сгнило.

В 1952 году Леон сел на трактор «Сталинец» (механизатором в хозяйстве он отработал 40 лет). Только в 1956 молодой человек начал заготавливать дерево для будущего дома. А до этого семья ютилась в овощехранилище, которое Леон приспособил под жильё, сделал там печь с дымоходом. В 1963 году он вошёл в свой дом, в котором всю жизнь и прожил.

Судьба не щадила нашего героя.  Все время испытывала на прочность, на доброту, на человечность. Он с честью прошёл все испытания. Ни за что не скажешь, что Леону Станиславовичу в этом году исполнится 90 лет. Он очень моложавый, бодрый, оптимистичный, с прекрасной памятью и очень любит жизнь.

Галина АНТОНОВА.

Фото автора.

---

На трилесинском пепелище

Деревню Трилесина с трёх сторон окружают густые леса. Уйдя вглубь за грибами или ягодами, можно запросто заблудиться. Чтобы хорошо ориентироваться в этой местности, нужно родиться в Трилесина и жить там. И лишь тогда этот лес может стать не омутом, а спасением. Именно так было в 1944 году, когда от фашистского факела в одночасье вспыхнули все 32 трилесинских двора.

Коренная жительница деревни Трилесина Анна Альхимович вспоминает 1944 год. В один из майских вечеров партизаны принесли известие о том, что немцы планируют бомбить деревню. Местные жители стали собирать вещи и покидать свои дома.

Времени на сборы было немного. Предполагая, что во время бомбежки могут сгореть не только дома, но и хозпостройки, жители стали выбрасывать прямо на улицу те пожитки, которые с собой унести не смогли: глядишь, хоть что-то из нажитого уцелеет.

Семья Анны Альхимович выбрала надёжное место в лесу и спряталась. А уже утром над Трилесина стали кружить вражеские самолёты. Анна Владимировна не видела, как горела деревня. Всё то время, пока был слышен гул самолётов, сельчане прятались в лесу. Жить в лесной массив ушла большая часть деревни. Но были и те, кто остался в Трилесина навсегда: несколько жителей из-за своей немощности не смогли убежать в лес. После обстрела их тела нашли обгоревшими на пепелищах. Одних похоронили прямо на месте гибели, других - в ближайшем лесу.

После сожжения деревни для семьи Анны Альхимович на несколько месяцев домом стала землянка. Благо, что на дворе было лето - от холода сельчане не страдали, а от голода спасало молоко: убегая в лес, семья взяла с собой корову.

Когда опасность миновала, люди стали возвращаться в деревню и отстраивать дома. Приближалось холодное время года, поэтому жильё строили поспешно. На фундаменте, где когда-то начинали возводить сарай, установили небольшой сруб. До зимы управились. После скитаний по лесу и ночлегов в землянке небольшой пустой домик казался семье дворцом.

Похожими воспоминаниями поделился с нами еще один уроженец Трилесина Виктор Савицкий. Когда горела деревня, ему было всего 7 лет.

- Я испытал на себе весь ужас бомбёжки, - рассказывает Виктор Михайлович. - Прошло много лет, но до сих пор помню, как прятались в окопе, оставшемся после Первой мировой войны, как отец посадил нас туда и прикрыл ветками. Мы сидели и дрожали от страха. После каждой разорвавшейся бомбы я открывал зажмуренные глаза и думал: «Неужели я остался жив!»

Виктор Михайлович хорошо помнит, что деревню бомбили ранним утром. И в этот же день фашисты устроили в Трилесина блокаду и подожгли каждый дом. С некоторыми жителями немцы жестоко расправились. Женщине, которая пыталась убежать с двумя детьми в лес, немцы приказали вернуться назад. Но она не послушала. Тогда немец выстрелили в неё и ребёнка. Видя истекающих кровью мать и братика, оставшаяся в живых девочка бросилась на фашиста. Но он отбился от неё прикладом и тут же выстрелил.

Большинству трилесинцев удалось спастись именно благодаря своевременному предупреждению партизан о готовящейся расправе. Деревня сгорела дотла, но уцелело главное - её жители. Однако Виктор Савицкий отмечает, что в марте 1944 Трилесина могла настигнуть участь Хатыни. Здесь в одном из домов жители прятали партизан. В это время в деревню пришли немцы и стали обходить дома. Партизан они не нашли. Жители смогли перехитрить фашистов и не пустить их в дом.

После войны Трилесина постепенно стало отстраиваться. В деревне снова потекла жизнь с её привычным укладом: криком петухов на рассвете, мычанием идущих на пастбище коров. Но свидетели страшной расправы с деревней навсегда запомнили этот день. Ещё долгие годы в их мирные сны врывался пугающий гул моторов самолётов. А вместе с ним - страх и ужасы пережитого.

Татьяна ЧЕРНЯВСКАЯ.

Фото автора.

---

Детства у меня не было

Именно с этой фразы 85-летняя Евгения Малышко начала свой рассказ, во время которого то и дело повторяла фразу «Не дай Бог…».

«В марте 1941 года умерла мама, - грустно замечает моя собеседница. - Меня воспитывали бабушка и дедушка. Когда родители поженились, папа из Ордеи пришёл «на ўпрымы» в Войниденяты, в семью мамы. А когда овдовел, покинул их дом, построил на другом конце Войниденят свой. Женился. Но обо мне не забывал, всегда поддерживал».

Говорят, беда не ходит одна. Вскоре началась война. Над деревней часто стали летать немецкие самолёты. “Но мы к ним быстро привыкли, - уточняет Евгения Григорьевна. – Они ведь просто летали… Нередко в деревню наведывались и партизаны».

…На улице стоял май 1944 года. Однажды кто-то сообщил местным жителям, что Войниденяты будут бомбить. Отец Евгении запряг лошадь, погрузил на неё картошку, хлеб, корову к повозке привязал. Усадил в повозку дочку, тестя и тёщу и повёз в лес.

Тогда в одночасье выехала вся деревня. Жители Войниденят стали селиться в блиндажах (эти сооружения до сих пор сохранились). «Друг на друге. Тесно. Темно. Душно. Взрослые не выдерживали, начинали сильно плакать. Мы – за ними вслед. А потом все вместе молиться, чтобы самолёты не прилетели, - говорит бабушка Евгения, а у самой слёзы на глазах наворачиваются. - Сырость страшная. Там я заболела корью. Лечения никакого. Меня высыпало, всё тело чесалось.

Однажды кто-то закричал: «Немцы!». А через некоторое время: «Ну, всё, горит деревня!». Самолёты всё кружились и кружились. Бахали и бахали».

Вскоре жители Войниденят увидели, как полыхнуло зарево огня. От зажженных соломенных крыш во все стороны полетели искры и красные головешки. Люди кричали и голосили! Евгения Григорьевна вспоминает, как дедушка плакал, становился на колени, молился, просил Бога, чтобы хатка уцелела…

«Когда огонь утих, люди стали возвращаться обратно в деревню. Наш дом находился на самом краю Войниденят , его огонь не тронул. Сохранился ещё один – через дорогу и несколько – на другом конце деревни (в том числе и моего папы). Все остальные сгорели. А всего в деревне было где-то полсотни хат, - приводит такую статистику бабушка Женя. - «Картина» перед нами предстала страшная: обугленные стены, горящее стекло превратилось в комы. Прошёл дождь – глина от печек сильно растеклась. Запах во всей деревне стоял неприятный, прямо подташнивало.

К нам в дом пришли жить две семьи, в каждой – по шесть душ. Всего нас стало – 15 человек. Кто-то из пострадавших жителей Войниденят строил на скорую руку деревянные сарайчики. Потом стали возводить дома. В соседней деревне Заблотье открыли школу, я там окончила четыре класса.

Не помню, чтобы от пожара у нас в Войниденятах кто-то погиб. Но точно знаю, что с войны не вернулись трое – один женатый мужчина и два холостяка».

После войны Войниденяты зажили по-новому. Отстроилась. Красавица Женя вышла замуж. «Муж попался хороший, трудолюбивый, спас меня от бедности, - наконец, моя собеседница заулыбалась. - Он был строителем. Их бригада строила в Сморгони вторую школу, старый хлебозавод, маслозавод. А я всю жизнь в колхозе полеводом отработала. Трудно приходилось. Не думала, что столько проживу. А вот Бог дал».

Галина АНТОНОВА.

Фото автора.